Что делает с людьми война? Почему командиры, сначала показывавшие примеры храбрости и мужества, бежали с поля боя, бросая на произвол судьбы целые батальоны? «Не было такого, — скажет любой патриот. — Об этом ни в книгах, ни в кино не рассказывали». А может, нам просто не хочется в это верить? Ведь главной темой в вопросе управления государством была идеология. И в предвоенные годы правительство занималось этим особо. Её ковали, закаляли. Но перед страхом не могла устоять даже она, закалённая сталинскими репрессиями и лагерным режимом идеология.

Леонид Алексеевич Никишин постоянно меня поправлял: на фронт отправлялись, а отправляли; они не участники войны, а соучастники. Сам о себе говорил мало, - всё больше – о смысле жизни. По всему чувствовалось, что привык осторожничать, но не бояться. Хотя, конечно, полтора года, проведённые (или прожитые, или которые просуществовал — слово то сразу и не подберёшь) в плену, оставили огромный отпечаток в его жизни, в его судьбе. Как однажды напуганный до смерти зверь, он привык сначала нюхать воздух, а затем принимать решение. Поэтому в нашей беседе в воздухе висел один и тот же вопрос: почему вас это интересует? Не надо об этом писать - не поймут.

Должны понять, — утверждал я. Хотя о каком понимании шла речь? Ведь люди, побывавшие в немецком плену, носили пожизненное клеймо: их не пускали за границу, препятствовали научной, деятельности, но давали заниматься ответственной работой, знакомые отворачивались, за ними следили... Может быть, это и справедливо, но не ко всем.

Леониду было 16 лет, когда прозвучало грозное левитановокое: «Без объявления войны немецко-фашистская Германия вероломно напала на нашу Родину». Сын офицера, он был ещё совсем мальчишкой, на за плечами имел хорошие школьные знания, был умным, начитанным, владел немецким и английским языками. К сталинским репрессиям, видя переживания отца, когда он уходил в себя, сутками не разговаривал и спал в одежде, имел своё отношение и вслух его высказывал.

Потомок военного должен быть военным, и в 1942 году Леонид поступил в Тбилисское артиллерийское училище, сохранившее военные традиции ещё с царских времён. Его курсантам были присущи как раз честь и благородство, чего не хватало русской армии, так как она была практически обезглавлена предвоенными репрессиями. С горечью вспоминает Леонид Алексеевич о том, что из 32 курсантов в живых остались, кроме него, двое. Остальные 29 человек погибли в течение 1943 года. А какие были ребята!

Битва на Орловско-Курской дуге увековечена во многих и исторических, и художественных произведениях. Однако всех правдивых подробностей нам не суждено узнать никогда. Да и говорить плохо о войне просто не принято. А то, что люди на фронте после нескольких боев без передышки становились измученными, опустошенными душой и телом — это та оборотная сторона медали, которая мало кого интересовала.

События 1943 года развивались очень быстро: оборона, наступление, короткая передышка... Казалось, нет конца кровопролитию, грязи, голоду. Всё смешалось. Не выдержали нервы у командиров и... неорганизованные солдаты метались из стороны в сторону, предпринимая решения, подкреплённые небогатым опытом ведения боя. После очередного натиска фашистов молодой лейтенант Леонид Никишин был контужен. Сильная травма головы отключила его от внешнего мира, и он не знает, как его подобрали немцы, на чём повезли, куда? Когда сознание вернулось, ощутил холод от цементного пола и понял, что он у чужих. Два месяца Леонид провёл в полной слепоте. Зрение восстанавливалось медленно, каждый день принося новые ощущения. Что было потом, Леонид Алексеевич рассказывает сбивчиво. Чувствуется, что вспоминать ему о времени, проведённом в плену, неприятно. «Кормили нас супом из мякины и кукурузным хлебом. На работу офицеров не выгоняли — боялись сбежим. На оккупированной территории на Украине мы жили в бывших царских конюшнях...»

Леонид Алексеевич верит в чудо, которое в феврале 1945 года помогло бежать и присоединиться к своим частям, наступавшим по всем фронтам. Вот здесь всё и началось. Казалось, что радости не должно быть предела. Ведь жив, да ещё на родной земле. А здесь — приговор: ты числишься в пропавших без вести, так что — марш на передовую и в первые ряды. Выживешь — вернёшь своё имя. Не выживешь - останешься пропавшим без вести.

Два месяца бывший молодой офицер, который верой и правдой служил Родине, своему народу, был пушечным мясом. Казалось, что личность растоптали, уничтожили, что время унижения никогда не закончится. Его жизнью не дорожили, он был элементарной преградой от пуль и снарядов. Но выжил.

Апрель 1945 года Леонид Алексеевич считает временем своего второго рождения — ему вернули имя, и заканчивал войну он уже в рядах бойцов Советской Армии. Правда, ни его военное образование, ни отвага, ни мужество не нашли места на его груди. С войны он вернулся двадцатилетним, без наград, с клеймом на всю жизнь, которая, можно сказать, только начиналась.

Сегодня трудно определить, что было хуже для Л.А. Никишина — полтора года, проведённые в плену, или послевоенное презрение, страх перед смертью или страх за свою семью. Тень в штатском, но с военной выправкой преследовала его повсюду: и в очереди за хлебом, и на занятиях в Грузинском политехническом институте, из-за чего он вынужденно менял места жительства. Покоя не было нигде. Вопреки своим принципам, в 41 год стал членом Компартии Советского Союза, приняли в которую его только после подтверждения из КГБ, что компрометирующих материалов на него нет.

Теперь Леонид Алексеевич пенсионер. Живет в Темникове (несколько лет назад они с женой приехали из Грузии как беженцы).

Человек прожил жизнь. Оценку этой самой жизни даст время, а мы, может быть, поможем восстановить справедливость. Да и решение немецкого правительства о передаче средств России на выплату компенсации бывшим военнопленным, говорит само за себя. Хотя, как знать... Хочешь развалить державу, изучай её идеологию. Ясно одно, выжить человеку в таких условиях помогло чувство уверенности в себе и оптимизм. «Я тогда не терял надежды, и сегодня живу по принципу: если знаешь, что завтра умрёшь, сегодня живи так, как будто впереди — сто лет,— сказал Леонид Алексеевич на прощание, - Честь имею откланяться, сударыня».