Атаманша Алёна :. «Песнь об Алене Арзамасской» Серафима Люлякина
До сих пор еще в песнях славится, По сей день еще в сказах молвится Слово доброе об Аленушке, О вожде мордвы, красной девице. В песнях вольности правда сказана, В сказках истина жизни сложена. Говорится в них, как простой народ Воевать ходил на собак-господ; Говорится в них, как с Суры-реки Шла стеной мордва, как солдат полки. А вела-то их красна девица, Свет-Аленушка, раскрасавица. О делах ее в сказах сказано— О красе ее в песнях сложено: Станом стройная, как березонька; А лицо ее будто зоренька; Очи — ясные; косы — русые; Думы — светлые; речи — мудрые. В песнях сложено, в сказах сказано Тунгалей село—ее родина. Испокон веков там мордва живет, Жизнерадостный, трудовой народ. Много было там красных девушек, Женщин в возрасте и молодушек Из красавиц всех лишь Аленушка Красива была, будто солнышко. По селу пойдет свет-красавица — Окна, двери все растворяются, На нее глядят и любуются И старик, и млад—и вся улица. В лес войдет она—лес волнуется; Встанет клен пред ней и красуется. К ней березоньки наклоняются: «Здравствуй, милая раскрасавица» Как-то верится и не верится — Перед ней трава шелком стелется. Перед нею рожь в поле клонится, На нее в селе парни молятся, Все они свою думу прятали: «Эх, Аленушку мне б сосватали...» Красотой взяла и умом взяла, Чудеса твердят о ее делах. Аккуратница и проворная, Неотступная и задорная. Если в поле жнет, так снопы стоят, — Будто армия молодых солдат. На лугу с косой — впереди идет, Косарей лихих за собой ведет. Мастерица прясть, мастерица ткать — Про беду с такой муж не будет знать. Из парней любой — позови она — Побежит в огонь за Аленушкой. Не одной красой дева славилась — За пытливый ум многим нравилась. Красотой слыл и умом слыла, С ней считалися старики села. Бабки мудрые ее славили, Счастье светлое ей пророчили: «В ней светла душа христианская, Далеко пойдет дочь эрзянская...» * * * Но еще никто и не знал тогда, Что за ней пойдет воевать мордва, Далеко пойдет с громкой славою, Для бояр придут дни кровавые, И придется им, псам, держать ответ За слезу сирот и за горечь бед. При боярине жизнь плелась с нуждой: Избы курные, пища—хлеб с водой. Для боярина и сады цвели, Для боярина и хлеба росли; Для боярина—поле вспахано; Для боярина — сено скошено. Для холопов он — и судья и бог, Бил он розгами и нагайкой сек. На цепи держал, продавал, как скот. Много лет страдал и терпел народ. Но пришла пора, Русь великая Встрепенулася с громом-молнией. Чаша горечи переполнилась, Слезы горькие гневом вспенились. И восстал народ, и пошел народ На своих бояр, на своих господ. Кто с косой идет, а кто с граблями, Были с пиками, были с саблями. В каждой кузнице били молоты, Били молоты лихо, молодо. Пики острые тут ковалися, Песни вольные распевалися. В Тунгалей селе смута вспыхнула. На боярский дом смерчем хлынула. За химок холоп взял боярина: — Будешь, батенька, гусем жареным! Твой баскак-мурза, ирод бешеный, И стрельцы твои — перевешаны. Перевешаны да поколоты. Слышно, как стучат гнева молоты! В ночи пасмурной кочет огненный Заплясал, треща, по хороминам. И сарай горел, и амбар пылал. От огня народ далеко стоял. И эрзяне здесь, и мокшане здесь, Да и русские между ними есть. Расшумелась тут воля-вольница, Все стоит народ, не расходится. Старый Дуварма, стукнув посохом, Успокоил люд громким возгласом: — Люди добрые, братья вольные! Наша жизнь была горя полная: Избивали нас, убивали нас, Как собак борзых, продавали нас. Знаем милости мы боярские, Мы изведали цепи царские. Всполошились мы... тут осилили, На боярина гнев свой вылили. Дело крупное только почато, Воли-вольницы капля добыта. Люди, ведали? Аль не ведали? Люди, слышали? Аль не слышали? Далеко от нас за Сурой-рекой Встал за вольницу атаман лихой, Волгой вольною на ладьях плывет, Всех обиженных за собой ведет. А пути орлу не заказаны, И зовут его Стенькой Разиным. По пути нам с ним! По душе он нам! Был бы молод я — вас повел бы сам. Все, кто к Разину волей вольною, Встаньте, молодцы, за Аленою! Всколыхнулся люд, встрепенулся люд, За Аленою мужики встают. — Так веди же нас, Свет-Аленушка, К Стеньке Разину лесом, полюшком. По лесам пройдем, по полям пройдем Со своим мечом, со своим огнем! Им ответила красна девица: — В думы вольные ваши верится. За топор берись! На коня садись! Да за вольницу не жалей и жизнь. Над селом зажглась зорька алая, Ветерок подул, с лесом балуясь. То не лес шумит, не земля гудит — Мчится конница, как стрела летит; Впереди — с мечом красна девица, Перед ней трава шелком стелется. От Суры-реки к Волге-вольнице По костям бояр мчится конница. Где прошла она—цепи порваны, Из боярских рук плети вырваны. Мчится конница, и земля гудит, Слава громкая впереди летит В села русские, и в эрзянские, И чувашские, и в мокшанские. Далеко еще где-то конница, А набат гудит во всю звонницу: «Подымайся, люд! Выходи, народ, На своих бояр, на своих господ!» И народ волной поднимается, Мщенья факелы зажигаются: То имения жгут боярские, Рвутся, режутся цепи царские. Вот уж конница за околицей — Люди, радуясь, богу молятся, А старейшины на село идут И Аленушке хлеб и соль несут. — До земли поклон, Свет-Аленушка, Принесла ты нам нашу волюшку. И Аленушка им поклонится, Как заступница-богородица. Скажет речь она гневно, пламенно, Слово всякое верно-праведно: — Люди бедные, люди гордые! От рожденья мы все свободные, А бояре-псы задавили нас, Как безгласный скот, продавали нас. На большой земле без земли живем, Слезы горькие безутешно льем. Гнут нас ироды в три погибели. В мире счастье есть. А вы видели?! Бары солнышко наше спрятали, Счастье вольное наше отняли. Поднимись, народ, на бояр-господ, За топор берись! На коня садись! И... вперед за мной к Волге-матушке — К другу нашему, Стеньке Разину! И опять вперед мчится конница, Разрастается, силой полнится. Уж не сто коней — больше тысячи, Уж по всей Суре топот слышится. Сам российский царь призадумался, Как осенний день, затуманился: «Не простой разбой на Суре идет— Грозных мстителей атаман ведет. Мне боярами было сказано, Что Алена-то — рука Разина. Если две руки эти встретятся, И венец-то мой куда денется? В одиночку те руки слабые... Перво-наперво кончим с бабою. На нее пошлю я своих стрельцов, Удалых бойцов, добрых молодцов. И рассыпется рать лаптежная После Разина с волей божьею...» И позвал тогда воеводу царь, И сказал ему свое слово царь: — Поднимай стрельцов, вооружи стрельцов, Самых преданных удалых бойцов. На Суру иди, присмири мордву, На костре сожги бабу дерзкую. * * * Из Москвы идет рать стрелецкая, Рать великая, сила грозная, Со знаменами да с иконами. Тут и пешие, тут и конные. Тут и пушечки медноствольные — Показать мордве волю-вольную. Ой, зажглись огни во Присурье всем, По лесам, полям, во среди степей Бунтарей-крестьян били, вешали, Били конные, били пешие. Рать Аленушки — сила дюжая, Хоть голым гола, безоружная, Не попятилась, не рассыпалась, Одолеть врагов все надеялась. Разгорелся бой, сеча грозная, Небо застили тучи черные. Посреди полей, посреди полян Сотни-тысячи улеглось крестьян. Да и рать стрельцов поубавилась, Победила все ж, с делом справилась: Пушки грозные медноствольные Поразвеяли силу вольную. А Аленушка с быстрой конницей Ускакала в лес к новой вольнице. Не большой отряд—сотня конная, Сила дерзкая, непреклонная. Днями пряталась во лесу глухом, Ночью темною — для стрельцов погром. На стрельцов во тьме смерчем бросится, Срубит просеку и — уносится. Где-то во темни кони топали— Да ищи-свищи ветра во поле. Через день-другой на тропе другой Ночью темною разгорится бой. На стрельцов опять буря бросится, Сотни вырежет и... уносится. Средь стрельцов тогда слухи ползали, Будто души их черту продали, И от смерти им не избавиться— За душою черт, знамо, явится. Не один придет—бесов, дьяволов Приведет на пир ведьма лютая. Ведьма лютая та — Аленушка, Тоже дьяволу душу продала. Не поймать ее, не убить ее — Только бог один с нею справится... Но стрельцы тогда и не ведали, Что Аленушку, правда, продали: Мурзе Акаю за главу ее Воевода дал шапку золота. Вот настанет час, вот настанет срок, И Аленушка попадет в силок. *** Солнце красное книзу клонится, Ночь осенняя затуманилась, Глухо бор шумит, ветер кружится, Во село отряд тихо крадется. Ой, Аленушка, дочь эрзянская, Придержи коня, поверни назад: Мурзе Акаю за главу твою Воевода дал шапку золота. А стрельцы сейчас начеку стоят, С темноты они на тебя глядят. А вокруг-то их больше тысячи. Вот уж спереди свист послышался. Сотни факелов разом вспыхнули, Сотни выстрелов разом грянули. Завязалась тут сеча грозная, От огней светла ночь осенняя. Но недолго та сеча длилася — Плетью обух ведь не осилится. Полегли в бою сыны вольницы, Трупы конские от их конницы. А Аленушку в сече ранили, Саблю выбили, заарканили... * * * Солнце алое над землей встает, Вербу тонкую ветер к долу гнет, Тучи вольные в небесах плывут, А Аленушку в Темник-град ведут. Ой, на суд ведут, на боярский суд, Как судить-рядить — царем сказано. Ой, идет-бредет Свет-Аленушка И себя корит: «Эх, головушка! Что ж, на этот раз не подумала, Западню свою не приметила. Что ждало в пути, мы не ведали... Может, выдали? Может, предали? Полегли в бою братья вольные, Не видать мордве света божьего...» И горит душа, как в огне горит, С грустью девушка в небеса глядит. В небе облако плавно движется, А под облаком коршун кружится. Птица гордая, птица вольная... У нее-то жизнь, жизнь раздольная. Не поймать ее, не связать ее — Высоко вдали коршун носится. И взмолилась вдруг Свет-Аленушка: «Матерь божия, свет-заступница, Упаси меня, сбереги меня, Дай мне, девушке, крылья быстрые. Улетела б я в небо чистое, Полетела б я к другу-соколу, К Волге-матушке, к Стеньке Разину...» Не дала ей крыл богородица. Люди встречные плача молятся, Плачут женщины, старцы крестятся, На Суре-реке волны плещутся. *** Привели ее в избу светлую, Привели ее к злому Ибряю. Воевода тот за столом сидит, На Аленушку как змея шипит: — Ой, скажи-ка мне, дочь эрзянская, Дочь эрзянская, голь крестьянская, Как посмела ты, чернь презренная, На господ поднять руку рабскую? Кто учил тебя? Кто напутствовал? К бунту злобному понауськивал? Что стоишь, молчишь, ведьма лютая?! Запорю тебя! Засеку плетьми! А Аленушка и не вздрогнула, Думу тяжкую молча думала. Засвистела плеть, обожгла плечо, Снова свистнула — рассекла лицо... Шапку с девушки плетью выбило, Косы русые пали-выпали. Сердце Ибряя с болью вздрогнуло, И рука как плеть опустилася, Опустилася, помолилася... Лютый зверь-палач с дрожью молится: «Пресвятая мать-богородица, По святой Руси много хаживал, Красоты такой и не видывал. Эта девушка — позови чертей, И в огонь они побегут за ней. Против чар ее я не выстою, Для красавицы... терем выстрою...» *** Топоры стучат, гомон слышится, Терем новенький споро высится. Бревна ровные, все сосновые, Окна светлые, дверь дубовая. Крыша ладная, тесом крытая, Кружевной резьбой перевитая. Будет век стоять—не развалится, Заходи, живи, свет-красавица! Люди города сами видели, Как Аленушку парни вывели, Подвели ее прямо к терему Ко сосновому, ко высокому. На крыльцо взошла красна-девица, А народ вокруг плачет, молится, Богу молится, стоны слышатся, Высоко вдали сокол кружится. Тут Аленушка встрепенулася, Люду вольному поклонилася И сказала им тихим голосом: — Я любила вас, люди добрые. Будет счастье вам с добрым временем... А моя судьба—в этом тереме. И вошла она в дверь открытую, Видит — терем-то полон хворосту. Глухо хлопнула дверь дубовая, Ставни окон всех разом скрипнули. На замок стрельцы двери щелкнули. Ибряй дал приказ зычным голосом: — Обложите весь терем хворостом! Было велено, было сделано: Терем виделся — нету терема. Весь он в хворосте снизу доверха, Хворост липовый, суше пороха. — Поджигай костер! — Ибряй выкрикнул, — И тотчас огонь вспыхнул пламенем, Затрещал, пошел снизу к куполу, Лижет пламенем стены терема. И сгорел дотла терем новенький, И остался лишь пепел серенький. Да и тот потом ветры скорые Поразвеяли над Россиею. Не видать мордве вольной-волюшки, Нет заступницы, нет Аленушки: Стала песнею, стала сказкою Свет-Аленушка Арзамасская.
Перевод с мордовского-эрзя языка Михаила Втулкина
Комментарии:
Песнь сказительницы Серафимы Люлякиной свидетельствует о том, что в народе живет память об атамане Алене.
