Сидоров уцелел. Конь домчал его, израненного, истекающего кровью, до города и у ворот пал...
Всего-то четырем сотням удалось вырваться от царевых палачей. Они да еще сотня саранских казаков, охранявшая опустевший город, и оставались теперь от всей огромной силы.
Расставив людей на стены — погуще на севере, на стороне, откуда ожидали неминуемого натиска, атаманы кликнули уцелевших сотников на последний совет. Всего с десяток есаулов и сотников пришло на круг в начинающихся сумерках.
Заходили и рассаживались без обычного шума. В воеводской избе долго царило тяжелое молчание.
— Так, значит, — наконец прервал его Сидоров. Больше, видать, никого не дождемся... Давайте сами... Думать... Как жить теперь будем?..
Никто не проронил ни слова.
— Ну что же вы? Говорите, — пытался расшевелить их Федор. — Или воевода страху нагнал? Языки порастеряли, как вбежки ударились.
Плохие нынче шутки, атаман. Не ко времени, — мрачно отозвались сотники.
— Какие шутки? — ощетинился Федор. — Думать надо как быть. А не сидеть пнями.
— Будет. Надумались уже. Что-то боле не хочется.
— Да вы что, дурни! С ума посходили? Их спрашивают, как город теперь удержать, а они плачут...
— Удержа-ать? А с кем держать будешь?
— А с тобой. Да еще и как удержим. Любо-дорого.
— Нет, атаман, коли за гриву не удержались, то за хвост и подавно не удержимся.
— Не след счас об этом говорить, Федор, — вставил слово Баюшка. — Отходить надо. К Троицку. Там наши. Вместе надо...
— Верно! — поддержали его и другие.
— Вы что, очумели? — крикнул на них Федор. Нас же по дороге на куски изрубят. Как только из ворот высунемся, так и налетят.
— Так что же теперь? — растерялись сотники.
— Я и говорю — надо здесь устоять.
— Да людей же нет. Не устоим...
— Будут люди,—упрямо стоял на своем Федор.
Я в Троицк гонца послал. Да ишо под Красной Слободой наши стоят. В осаде Слободу держат. Наказал гонцу передать, чтоб осаду сымали да не мешкая к нам шли. Вот и люди будут...
— Было добро, да давно, будет опять, да долго ждать, — возразил кто-то.
— Еще можно градских набрать. Найдутся охотники, — жестко взглянула на него Алена.
— А что? — вроде повеселели сотники. — Ежели из- под Слободы да с Троицка народ к нам подвалит, тогда держись...
— Да ишо темьянцы подмогут...
— Ну вот,— улыбнулся Федор.— А вы плакались. Не устоим, мол. Устоим, коли с умом за дело взяться... Нам бы только до слободских продержаться. А там опять наш верх...
Неожиданно дверь распахнулась и на пороге появился, кого вовсе не ожидали увидеть в эту минуту,— поп Савва. Он невесело оглядел всех и негромко здоровался с порога.
— Здорово были, браты!
И прошествовал к своему месту, где обычно сидел на старшинском совете — в угол под крайнее окошко.
На миг воцарилось всеобщее молчание.
— Откуда ты? — первой прервала его Алена. — Что такой пасмурный нынче?
Савва тяжело вздохнул.
— Худо...
— Беда какая с тобой?
— Кабы со мной, то это не беда. Беда, что с Мурзакайкой...
— Что такое? — Сидоров аж привстал с места.
— Теснят атамана... Собака Барятинский одолевает... Людей нехватка... Ранили его. Но он молодец, держится как надо... За подмогой меня послал. Велел всех к нему кликнуть, кто сможет придти. Сильно на вас надеялся. А тут у самих — горе, — несвязно объяснил расстрига свое появление в Темникове и замолчал.
— Да... Пришел беда — открывай дверь, — проронил Баюшка. — Хуже не бывает...
Тишина в воеводской избе стала еще более тягостной.
Наконец Федор, заметив, что за окном уже сгущаются сумерки, осторожно потрогал рукою голову, перевязанную тряпкой, на которой проступали пятна крови, и негромко пожаловался, выведя всех из мрачной задумчивости.
— И так болела, окаянная, а теперь и вовсе мочи не стало... Алена Ивановна, собери градских на круг. Кликни охотников.. . Пускай ночью на случай с нашими караул держат. А к утру, мол, помощь придет... Оно хоть и стемнеет скоро, а все одно сколь-нибудь успеешь собрать...
Вдруг за дверью послышался грохот, крики, ругань. Затем раздался выстрел.
Сотники повскакивали с мест.
— Что там такое? — с тревогой спросил Федор.
Ответа ждать не пришлось.
Дверь распахнулась настежь, и на пороге с залитым кровью лицом показался казак, стоявший в карауле на крыльце воеводской избы.
— Измена! — успел прохрипеть он и свалился на пороге, добитый сзади, из сеней, выстрелом.
Сотники схватились за сабли. Но через окровавленный труп казака в избу уже врывались вооруженные люди. Выстрелы, крики, возня. Алена успела всего дважды взмахнуть шашкой и почувствовала, как сзади перехватили ей руку и начали заламывать ее, сгибая вниз. От огромной боли она вскрикнула, рука ее раз жалась, и шашка упала на пол.
— Вяжи ведьму! — раздался сзади гнусавый голос.
Ее повалили под ноги. Она крутнулась вьюном, стараясь вырваться из-под придавившей ее тяжести. На миг перед нею мелькнуло злобное лицо купца Елистрата Потапыча, а затем она почувствовала тупой, страшный удар по голове. В ушах ее раздался протяжный, глухой звон колокола, и она провалилась в густую, липкую черноту.
